02.08.2009 Закройте, пожалуйста, окно!

Поиски места для проведения операции начались с отрезвляющего душа в виде ответа от медицинского центра Университета штата Пенсильвания в Филадельфии. Тамошний светило профессор Херрманн с энтузиазмом вызвался решить мою проблему и перевел дальнейшую переписку на финансовый департамент университета. Оттуда скоро поступило любезное предложение принять меня и провести операцию за 100 тыс с копейками долларов США. Я, как вы понимаете, вежливо отказался.

Последующие четыре месяца изучения вопроса и интенсивной переписки с международными кардиологами в итоге сузили количество вариантов до следующего списка: Центр сердечной хирургии в Гамбурге – 18 тыс. Евро (пять дней в стационаре), аналогичный центр в Мюнхене – 9 тыс. Евро (три дня в стационаре, и не спрашивайте меня, откуда такая разница в цене), известная берлинская клиника Charite, благодаря участию близких друзей, – 8,5 тыс. Евро (два дня в стационаре).

Отдельно выделю вариант с Бакулевским центром в Москве за никому неизвестную итоговую сумму (оказалось, что только окклюдер стоит 6 тыс. долларов). Не буду долго описывать мое общение с этим уважаемым институтом, но любой россиянин, имеющий маломальский опыт обслуживания в отечественных медицинских учреждениях, меня поймет – итоговая цена будет зависеть от контактов, связей, настроения вовлеченного персонала, способа оплаты, размеров дополнительных гонораров хирургам, сестрам, нянечкам и т.д. и т.п. Есть, конечно, такое понятие, как квота, но всем отважившимся на процесс ее получения могу лишь пожелать удачи! Поймите меня правильно, я знаю, что в России в целом и Бакулевском центре в частности работают прекрасные люди, замечательные хирурги с золотыми руками и мировой известностью, которые наверняка качественно сделали бы операцию. Но у меня был выбор, а итоговая цена в итоге получалась примерно одинаковой.

Итак, поездка в Германию казалась уже неизбежной, виза была в кармане, дата операции назначена на середину августа, когда неожиданно поступил ответ от принадлежащего университету штата Флорида Волфсоновского детского госпиталя в Джексонвилле, а точнее - его кардиоваскулярного центра. Подобные операции делают в основном детям, отсюда и выбор места. После небольшого торга (удивительно, но небольшой торг оказался уместен!) и шантажа немецкими ценами я, наконец, получил предложение – 15 тыс. долларов. Да, чуть больше, чем в Германии, но на окончательное решение в итоге повлияли два фактора. Во-первых операцию могли сделать уже в июле, а я как раз в это время должен был быть в Америке, а во-вторых, практикующего доктора рекомендовал один известный американский брат-пещерник, прошедший через процедуру несколько лет назад и оставшийся крайне удовлетворенным результатом. Доктор Хосе Этеги (Jose Ettedgui) одним из первых начал проводить подобные операции в Америке и сейчас считается одним из ведущих специалистов, который, в частности, обучает других хирургов закрывать ООО. Лучшей рекламы, как вы понимаете, трудно было представить. Даты назначены, предварительные инструкции получены, каждый день приближал меня к операции.

23 июля 2009 года в 7 часов утра я сам привез себя на машине в Джексонвилл, запарковался в гараже Волфсоновского госпиталя, вошел в детское отделение и на ресепшине назвал свое имя. С этой минуты мной ЗАНЯЛИСЬ. Это слово очень важно в настоящем повествовании, поскольку очень контрастирует с тем, что происходило в родном государстве.

При всем желании не смогу вспомнить количество медсестер, которые, сменяя друг друга, участвовали в процессе подготовки меня к операции. Он включал: заполнение множественных формуляров, взвешивание, измерение роста, температуры, анализы крови, общий осмотр, прослушивание, установку иголок для инъекций, бесконечные переезды на каталке (самостоятельно пациентам перемещаться по госпиталю нельзя) и т.д. и т.п. Ну и, так уж и быть, выдам секрет – еще и подбривание, причем в самых интимных местах, потому что именно через паховую зону, как это не парадоксально, мне собирались делать операцию на сердце. Да, чуть не забыл... Меня облачили в знаменитую пижамку с тесемками и неизменно оголенной задницей. Вы наверняка видели такие в фильмах про американские больнички. В одном из них, не помню названия, свой звездный зад показывал Джек Николсон...

Мне, стыдливо прикрывающему свой совсем незвездный зад, также продемонстрировали предмет, который должен был отныне стать частью моего сердца - окклюдер Amplatzer, дали подержать в руках, объяснили, как он работает и рассказали, как будет проходить операция. Наконец появился и временный хозяин моего сердца доктор Хосе Этеги. Интеллигентный человек средних лет с южноамериканскими корнями и типичным для хирурга выражением лица – эдакой смеси доброжелательного участия и профессионального цинизма. Последовало быстрое знакомство, обмен любезностями и обещание скоро встретиться в операционной.

Итак, получив новую дозу каких-то лекарств, я был доставлен очередной сестрой, лихо маневрировавшей каталкой по сложным больничным лабиринтам, в операционную. Там уже все было готово, меня переложили на стол, окруженный людьми в масках и латексе, стали подключать многочисленные приборы и датчики. Уже немного прибалдевшему от лекарств мне дали неожиданный выбор: спать в ходе всей операции, или иметь возможность наблюдать за ее ходом на мониторе. Кому-то мое решение может показаться безумным, но я предпочел второе... Процедура началась. Здесь я сразу прошу прощения у профессиональных медиков, которые справедливо посчитают мой рассказ делитанским, но происходило примерно следующее: через бедренные артерии и вены были введены катетеры, каждый из которых выполнял свою функцию. С помощью одного в области сердца был выпущен раствор какого-то вещества-красителя, что сделало все сосуды и части сердца более четко видимыми на рентгене. По второму был доставлен мини воздушный шарик, который провели через овальное окно в межпредсердной перегородке, и когда он оказался посередине, начали надувать. В итоге отверстие с примерно двух миллиметров расширилось до десяти, что показало хирургам, какого именно размера окклюдер применить. Их, окклюдеров, было заготовлено заранее несколько штук, поскольку никто не мог точно определить размер ООО без описанной процедуры. Оказалось, что мое изначально вроде небольшое «окно» в 2-3 мм могло потенциально расшириться до 10 мм, поэтому и окклюдер потребовался соответствующего размера. Следующий шаг – через катетер доставляется уже непосредственно зонтик-окклюдер. Он вводится в перегородку и раскрывается с одной, дальней от катетера стороны. Потом раскрывшийся зонтик вместе с перегородкой оттягивают назад и открывают вторую створку уже с другой стороны перегородки. Таким образом, отверстие закрывается по принципу заклепки. Теперь доктор Этеги несколько раз с усилием тянет раскрывшийся окклюдер в разные стороны, чтобы убедиться, что устройство плотно село на место. На экране монитора это выглядит, как будто у меня хотят вынуть сердце, настолько энергично и с такой амплитудой проводилась эта процедура. Убедившись, что зонтик не выскакивает, хирург отвинтил тросик, который удерживал окклюдер, и вывел его наружу. Вот, пожалуй, и все. Что я точно не смогу передать словами, так это ощущение, когда смотришь на экран и наблюдаешь, как у тебя ковыряются в сердце, и ты при этом ничего не чувствуешь. И хоть я находился в полубреду от лекарств, хорошо помню почти все этапы процесса. Хирург, сделав работу, испарился, и я опять остался наедине с сестрами, деловито завершившими все необходимые процедуры. Потом опять была каталка, коридоры, лифты, бесконечные распахивающиеся и закрывающиеся двери и, конечно, новые сестры, сестры, сестры... Эти заезды на каталке с сестрами-водителями я буду точно долго вспоминать! Но вот я уже во взрослом отделении, в отдельной палате с потрясающим видом на реку Сент-Джонс и центр Джексонвилла, насладиться которым по-настоящему я смог лишь на следующий день, когда отошел от операции и действия всех введенных в меня препаратов. Еще одна удивительная вещь: я чувствовал себя совершенно не на месте – никаких болевых или даже неприятных ощущений, и лишь огромное количество присоединенных датчиков и проводов говорило о том, что со мной что-то происходит. Этими проводами я был укутан, как спайдермен паутиной, проснувшийся с похмелья и силящийся вспомнить, чем он занимался накануне. И сейчас, как и всю прошедшую ночь, мне постоянно докучают (если это слово уместно) джексонвильские сестры (Господи, сколько же их!?), проверяя приборы, датчики, измеряя давление и температуру, пичкая меня таблетками и, простите, постоянно заглядывая в паховую область, чтобы проверить небольшие надрезы, через которые вводились катетеры. Это, правда, уже перестало меня смущать. Оглядываясь назад, могу сказать, что самое неприятное во всей процедуре была необходимость лежать после операции несколько часов без движения на спине, дабы не вызвать кровотечение. А самая болезненная часть всего процесса – это последующее отдирание многочисленных пластырей с контактами для датчиков с волосатых участков тела. Эти ненавистные пластыри с клеем, пригодным для цементирования зубов, я обнаруживал на себе еще несколько дней после выписки из больницы. А следы от них, наверное, останутся навсегда...

Примерно в 10 часов утра следующего после операции дня новые сестры отвезли меня на каталке на рентген, потом узи, потом вернули в палату, сунули градусник под язык, опять осмотрели, как шатл перед запуском, заглянули в пах, сняли все показатели с приборов и... сказали, что я могу быть свободен, но только после того, как ВСЕ СЕСТРЫ подпишут необходимые формы. Тут меня, уже считавшего минуты до выписки, пробил холодный пот: все кончено, я останусь здесь навсегда! Но вот формальности соблюдены, очередная сестра что-то там отметила в моей истории болезни, уже превысившей по размеру том Большой советской энциклопедии, и мне дали зеленый свет. Без сожаления расставшись с голозадой пижамкой, я натянул родные шорты и майку и терпеливо дожидался... угадали, новой сестры-водителя.

24 июля 2009 года, в 11 часов утра и ровно через 28 часов после начала этой истории, я был привезен на (конечно же!) кресле-каталке в гараж Волфсоновского баптистского госпиталя, наверное самой симпатичной сестрой Джексонвилла, наверняка посланной мне свыше в виде мини-бонуса к выписке. Прощание было быстрым и бесстрастным, я сел в машину и самостоятельно вывез себя в расплавленный от жары город со странным ощущением, что ничего не изменилось за эти чуть более чем сутки. И только кипа документов и сопроводительных бумаг, предписаний, рекомендаций, а также сертификат пожизненного владельца окклюдера Amplatzer, лежащий на соседнем сидении, напоминали о том, что в моем сердце все-таки захлопнулось пресловутое окно и докучавший сквозняк, надеюсь, навсегда остался в прошлом...

P.S.

Мне предписано принимать по одной таблетке «детского», 81 mg аспирина в день на протяжении как минимум полугода, и по таблетке препарата, называемого здесь Plavix, на протяжении месяца. Последний обошелся в 200 долларов за маленькую баночку с 30-ю таблетками.

Через месяц я должен опять пройти через пузырьковый тест, и если он покажет, что «сквозняка» нет, мне будет разрешено вернуться к декомпрессионному дайвингу без ограничений. Пока же я могу нырять в рекреационном режиме.

Количество собранной информации об ООО и процедуре его закрытия выходит далеко за рамки настоящего повествования. Я готов охотно поделиться этой информацией со всеми интересующимися.

Когда-нибудь, завязав с пещерным дайвингом, я напишу монографию о джексонвильских сестрах. Она станет монументальной, как «Война и мир», и наверняка будет использоваться в российских медицинских ВУЗах в качестве учебного пособия. Но это произойдет, надеюсь, не очень скоро…